mariure

Оригинал взят у

scholast в Патриотизм и народопоклонство

В одной из недавних дискуссий я написал, что Путин опирается на чернь. За это слово, "чернь", некоторые из участников
поспешили мне вынести решительное порицание, типа--нельзя обижать народ, или же--вот, моя бабушка одобряет Путина,
это к ней тоже, что ли, относится? Отвечаю--народу нельзя льстить и лгать. Бабушка может быть очень доброй и милой,

но поддержка подобными бабушками, дедушками и другими добрыми людьми агрессивных собирателей земель возможна только в силу демонических начал, овладевших сладостно им отдающимися сердцами этих милых бабушек и дедушек. Без решительной поддержки добрых людей ни первая, ни вторая мировые войны были бы невозможны. Если человек дожил до седых волос, и остался на уровне полуидиота, чья душа широко распахнута телевизору, легко и с удовольствием отдаваясь самым низменным и наглым манипуляциям--то такой человек заслуживает быть отнесенным к черни. Вообще я не вижу принципиальной моральной разницы между взрослыми жертвами пропаганды и ее творцами. Творцы более изобретательны, активны--но эти качества, взятые сами по себе, вообще-то позитивны. В моральном же плане и там и там присутствует наслаждение злом, раскрытость ему и готовность ему служить. Нет сомнения, что большинство работников гестапо и членов СС были добрейшими родителями, верными друзьями, патриотами, искренне восхищавшимися фюрером и готовыми отдать жизнь за отечество.

Шопенгауэр отмечал, что "самая дешевая гордость -- это гордость национальная; она обнаруживает в зараженном ею субъекте недостаток индивидуальных качеств, которыми он мог бы гордиться". Человек жаждет удостовериться в своем достоинстве, и часто не находит ничего, кроме своей нации, за что он мог бы тут зацепиться. Жить в ощущении своего ничтожества невыносимо, и человек требует заклинаний величия его народа. Спрос находит предложение--политики раздувают кумир, что требует человеческих жертвоприношений. Любопытно, что в середине XIX столетия можно было написать: "У немцев нет национальной гордости, что лишний раз доказывает их честность; но нет этой честности в тех, кто комично аффектирует национальную гордость, как, напр., "Deutsche Brьder" и демократы, лестью совращающие народ." Потребовалось несколько десятилетий, чтобы от этой немецкой честности мало что осталось. Потребовалось еще полвека и дважды разгромленная Германия, чтобы эта честность стала возвращаться.

Зло входит там, где благородная идея служения своему народу расширяется либо до национальной гордости, ищущей своего усиления в унижении других народов, либо до народопоклонства, делающего предметом ненависти "эксплуататорские классы". Как только подобное кумиротворение случилось, "народ", "нация", "отечество" становятся священными словами, о которых следует слагать гимны и лирические стихи, но уже нельзя сказать ни о развращенном народе, ни о злодеяниях своей нации, ни об умопомрачении своего отечества--патриоты и народники всех родов тут же набросятся с криками священного негодования. Все зло следует после этого приписывать исключительно врагам народа или отечества, кем бы таковые ни оказались--немцам, евреям, американцам, олигархам, чиновникам, власти. Обожествленному же народу остается при таком раскладе лишь образ безгрешного страдальца, что и неудивительно: о Едином Безгрешном тут как-то не вспоминают, но свято место не бывает пусто. На месте ставшего ненужным креста воздвигают его дьявольскую карикатуру.